Начало 1923 года стало поворотной точкой для Веймарской республики. Страна была на грани экономического обвала, а затем наступил удар: Франция и Бельгия оккупировали Рур в ответ на срыв поставок репараций. Их цель — выкачать уголь напрямую. Германия не стала вступать в бой, но устроила «пассивное сопротивление»: бастовали шахтёры, остановились фабрики. Рейхсбанк финансировал всех — и рабочих, и бизнес, — и тем самым лишь ускорил собственное падение.
Импорт угля, рост дефицита, кризис ликвидности — всё это разогнало инфляцию до безумия. Денег становилось всё больше, а стоили они всё меньше. Рейхсбанк попытался остановить обвал: продал валютные резервы, номинировал долги в долларах, поднял процентную ставку до 18%. Даже был момент надежды — марка укрепилась, началась краткая дефляция, спекулянты терпели убытки.
Но это было только затишьем перед бурей. Уже к маю стало ясно: ресурсов у Рейхсбанка нет. Поддерживать курс невозможно, и валютная привязка рухнула. Гиперинфляция вернулась с бешеной скоростью — к ноябрю 1923 года она достигла 36 миллиардов процентов.
Параллельно Германия увязла в новых долгах в твёрдой валюте, а Франция заявила, что останется в Руре столько, сколько нужно. Попытки спасти марку продолжались всё лето, но были обречены. Когда рейхспрезидент спросил министра финансов о возможных мерах, тот ответил сухо: «Коллапс уже произошёл».
Результаты поражают: с июля 1922 по ноябрь 1923 марка обесценилась на 99,99999997%. Цены взлетели на 387 миллиардов процентов. Когда-то на 6 млрд марок — всю денежную массу 1913 года — можно было жить, а теперь этого хватало разве что на одну буханку ржаного хлеба.
Немцы выживали в экономическом аду. Этот опыт стал национальной травмой — и позже мощным оружием пропаганды для тех, кто хотел покончить с Веймарской республикой навсегда.
